Отзывы на фильм «Империя чувств»

Во французском видеосправочнике «Акай» даже можно было найти весьма заботливое предупреждение: «Чувствительные души, берегитесь…». И действительно — фильм выдающегося японского режиссёра Нагисы Осимы, поставленный им в 44-летнем возрасте, как раз в лучшую пору творческой карьеры, произвёл в момент своего появления первоначально шоковое воздействие на зрителей, совершенно не готовых к восприятию подобных произведений. Вот и дирекция Каннского кинофестиваля, несмотря на финансовую и моральную поддержку «Корриды любви» во Франции (поскольку в Японии постановщик столкнулся с жёстким диктатом цензуры), так и не решилась в 1976 году допустить эту картину к участию в конкурсе. Тем не менее, она вызвала настоящий фурор в среде критиков на внеконкурсных полузакрытых просмотрах, затем попала на Чикагский фестиваль, где американцы абсолютно неожиданно для многих отметили ленту Осимы специальной премией жюри, а ещё «Коррида любви» заслужила приз Британского киноинститута, хотя официальный запрет на неё сохранялся до 1989 года. Кроме того, в 1978 году, как бы извиняясь перед японским режиссёром, устроители престижного смотра фильмов в Канне всё-таки приняли в конкурсную программу вторую часть («Призраки любви» или «Империя страсти») условной дилогии о человеческих страстях и даже удостоили приза за режиссуру. Однако можно сказать, что в большей степени данная награда предназначалась первой серии или, допустим, дилогии в целом.

Впрочем, к этому времени «Коррида любви» была окончательно «реабилитирована», демонстрировалась в обычных, неспециализированных, то есть не в п..кинотеатрах. Правда, с сопроводительным письмом от министра культуры Франции, где говорилось о высоком художественном уровне этого вроде бы непристойного по изображению произведения. А ещё лет через семь по опросу, проведённому среди критиков, картина Нагисы Осимы была названа лучшей эротической лентой всех времён и народов, затем удостоившись к славному столетию кинематографа высокой чести включения членами ФИПРЕССИ в число ста фильмов мира. Закономерное, хотя и запоздалое признание! Понадобилось время, чтобы понять, что границ для подлинного искусства не существует, а пределы устанавливаются нашими собственными моральными предрассудками. Кстати, об этом точнее всех высказался замечательный польский постановщик Анджей Вайда, заявив после знакомства с «Корридой любви» где-то в конце 70-х годов, что прежде он вообще не подозревал о способности кино превращать в объект высокого творчества максимально откровенную часть интимной жизни человека.

А к 1990 году «доросли» до восприятия «высокого эротизма» также и советские зрители, когда познакомились с «Корридой любви» на ретроспективе французского продюсера Анатоля Домана в Москве. Справедливости ради надо сказать, что задолго до этого данная лента имелась на отечественном видеорынке, но не пользовалась особым спросом, как грубая и примитивная западногерманская п..графия или же идиотские с..уальные комедии из разных стран. Другому эротическому шедевру, этапному произведению «Последнее танго в Париже» Бернардо Бертолуччи, повезло чуть больше, да и то лишь потому, что «европейский интим» было легче и проще воспринимать.

Разумеется, «Коррида любви» рассчитана не на один и даже не на два-три просмотра. «Чувствительные души», наверно, будут по-прежнему шокированы откровенностью половых актов, садомазохистскими мотивами и рядом эпатажных сцен. В свою очередь, любителей «красивой эротики» и сентиментальных любовных мелодрам, вероятнее всего, станет раздражать внешняя непривлекательность и скандальность истории, основанной на реальном случае из криминальной хроники довоенной Японии. А вот поклонники «жёсткого п..», пожалуй, возмутятся ещё сильнее, не приняв этот чуждый и странный «с.. по-японски», вообще не поняв, что всё происходящее является частью художественной системы, в которой нет ничего случайного и необязательного. Каждый жест, слово, цвет кимоно, расположение героев в пространстве кадра, ракурс съёмки, даже едва заметная татуировка на мочке уха героини — всё имеет немалое значение.

Случается (но очень редко), что отнюдь не «чувствительные», а тонко чувствующие, интуитивно постигающие суть зрители (может, и не парадоксально, что именно представительницы женского пола) способны сразу же осознать общечеловеческую философскую идею о взаимоотношении мужского и женского начал, о вечной и непрекращающейся «корриде любви». Кстати, японское название гораздо точнее и образнее, давая определённую подсказку, ведь коррида, согласно древнему ритуалу, значение которого многие позабыли, есть акт жертвоприношения во имя любви. Картина Осимы раскрывает экзистенциальные основы человеческих чувств и страстей, когда объятие, поцелуй и непосредственный половой контакт, на самом-то деле, являются скрытыми и не всеми осознаваемыми символами идеальной, но неосуществимой попытки абсолютного проникновения друг в друга, полного слияния собственных сущностей и превращения в некий единый организм, который дышит, чувствует и мыслит как бы в унисон. И тут как раз прослеживается отдалённое пересечение с проблематикой фильма «Последнее танго в Париже», хотя Нагиса Осима, несомненно, идёт гораздо дальше Бернардо Бертолуччи, словно переступая самую последнюю грань между жизнью и смертью, бытием и небытием.

В «с..уальной трагедии японских Ромео и Джульетты» французские критики моментально обнаружили заимствования из европейской культуры. Режиссёр «Корриды любви» подверг философскому анализу человеческую личность-персону, которая начинает доминировать, подавлять, вытеснять и затем уже полностью замещать другую личность-персону, превращать и низводить её до уровня всего лишь одного из органов тела. Это вдумчивое исследование дополнено реминисценциями из воззрений маркиза де Сада, Мазоха, Батайя и Арто. Любовь как насилие, мучение и влечение к смерти подчиняет, разрушает и приводит к уничтожению — и физическому, и духовному. А поиск новых, особо изощрённых, всё более сильных форм наслаждения, которое позволило бы окончательно и бесповоротно «раствориться» или «расплавиться» друг в друге, оказывается связанным с процессом ломки личностных взаимоотношений, обострения неравенства сторон. Они сами не замечают, как постепенно меняются местами, но практически добровольно отказываются от своих прежних ролей слуги и хозяина, чтобы затем принять облики палача и жертвы. Так что насильственная смерть одного из них является закономерным итогом не соблюдённого равновесия в этой самой «корриде любви», тотальной и запредельной.

Однако «европейская» трактовка сложного художественного мира, созданного Осимой, существенно упрощает его замысел. Кажется, что постановщику удалось в действительно концентрированном виде воплотить чуть ли не все грани японского миросозерцания, мирочувствования и миропонимания как составной части восточного культурного, философского и исторического сознания. Он фактически продолжил свою излюбленную тему крушения национальных мифов, обрядов, церемоний и кодексов чести, на которых веками держалась японская империя. Нагиса Осима дал зримый и конкретный образ её неминуемой гибели, необратимого внутреннего распада ещё до того, как это случилось с исторической неизбежностью после поражения Японии во второй мировой войне. А в поистине трагической и весьма откровенной истории всепоглощающей любви, которой становится даже тесно в пределах жизни, и она проникает уже по ту сторону, в мир смерти, режиссёр выразил извечную тоску по трансцендентной реальности, по запредельному свету, где навсегда соединяются души умерших. Для восточного человека потустороннее не так страшно, часто существует на равных с «посюсторонним» — вот почему уход в другой мир, в иные духовные сферы воспринимается как высшая благость. «Сада и Кити, только мы двое вместе» — так было написано кровью на трупе Китидзо Исиды, найденном японской полицией 19 мая 1936 года.